Император стоит выше страстей, у него нет частной заинтересованности, ему принадлежит все и, значит, ничего в отдельности, к чему он мог бы питать пристрастие.
Живущий под властью монарха наиболее свободен — ведь свобода — это существование людей ради самих себя, а не для чего-то другого; но это состояние может обеспечить лишь монарх, у которого нет других интересов, кроме выполнения долга. Только он может защитить людей от извращеных государственных систем, которые подчиняют себе народ. Не только демократия, олигархия и тирания, но и монархия, если она не есть всемирная империя, является узурпацией власти.
Считать, что существует цель того или иного государства, но не существует единой цели для всех них, — глупо.
В намерении творящего, как творящего, последней целью является не сама сотворённая сущность, а свойственное этой сущности действие.
Специфическим свойством человека является не само бытие как таковое, ведь этому последнему причастны и элементы; и не тот или иной состав, потому что он обнаруживается и в минералах; и не одушевлённость, потому что она есть и в растениях; и не способность представления, потому что ею наделены и животные; таковой является лишь способность представления через посредство «возможного интеллекта»; последняя черта не присуща ничему, отличному от человека, — ни стоящему выше, ни стоящему ниже его.
Размышляющий интеллект путём своего расширения становится интеллектом практическим, целью которого является действие и созидание.
Всеобщий мир есть наилучшее из того, что создано для нашего блаженства.
Всякое царство, разделившееся в самом себе, опустеет.
Человеческий род хорош и превосходен, когда он по возможности уподобляется Богу. Но род человеческий наиболее уподобляется Богу, когда он наиболее един, ибо в одном Боге подлинное основание единства. Но род человеческий тогда наиболее един, когда весь он объединяется в одно, а это может быть не иначе, как тогда, когда он всецело подчинён единому правителю, что очевидно само собою. Следовательно, род человеческий, подчинённый единому правителю, в наибольшей степени уподобляется Богу, а потому в наибольшей степени отвечает божественному намерению — чтобы все было хорошо и превосходно.
Где нет предмета желаний, там невозможна алчность; ведь когда разрушены предметы страсти, там не может быть и самих страстей.
Если суждение всецело направляет желание и отнюдь не предваряется им, оно свободно; но если суждение движимо желанием, каким-то образом предваряющим его, оно уже не может быть свободным, ибо приводится в движение не самим собою, а повинуясь пленившему.
Всякая вещь тем легче и тем совершеннее предрасположена к тому или иному состоянию или действию, чем меньше в ней противоположности, противоречащей такому предрасположению; вот почему легче и совершеннее достигают способности усваивать философскую истину те, кто никогда ничего не слышали, нежели те, кто по временам что-нибудь слышал и проникся ложными мнениями.
То, что происходит благодаря одному, есть благо, а благодаря многим — абсолютное зло.
Народы, королевства и города имеют свои особенности, которые надлежит регулировать разными законами.
Наилучшее состояние рода человеческого зависит от единства воли.
Если при совершенном мастере и наилучшем орудии окажется изъян в форме искусства, то его надлежит всецело приписывать материи.
Законам надлежит связывать людей друг с другом ради общей пользы.
Всякий, кто имеет в виду цель права, получает право.
Знаки истинного все же могут вытекать из знаков, являющихся знаками ложного.
Приобретаемое посредством поединка приобретается по праву.
Всего, что противно намерению природы, Бог не желает.
Империи не подобает разрушать самое себя.
Человек есть то, что существует посредством субстанциальной формы, посредством которой получается вид и род, и посредством которой человек подводится под категории субстанции.
При отсутствии церкви или бездействии её империя имела всю свою силу; следовательно, церковь не есть причина силы империи, а потому и не есть причина её власти, поскольку сила и власть — одно и то же.
Человек есть некое среднее звено между тленным и нетленным, то поскольку всякая середина причастна природе обеих крайностей, человеку необходимо быть причастным обеим природам. И так как всякая природа в конечном итоге предопределяется к некоей цели, следует, что у человека цель двоякая, — если из всех существ он один причастен нетлению и тлению, то один он из всех существ предопределяется к двум конечным целям: одна из них есть его цель в той мере, в какой он тленен, а другая — в той мере, в какой он нетленен.
Две цели поставило перед человеком неисповедимое провидение, а именно: блаженство здешней жизни, заключающееся в проявлении собственной добродетели и знаменуемое раем земным, и блаженство вечной жизни, заключающееся в созерцании божественного лика, до которого собственная его добродетель подняться может не иначе, как при содействии божественного света, и об этом блаженстве позволяет нам судить понятие небесного рая.
Человеку нужно двоякое руководство в соответствии с двоякой целью, а именно, со стороны верховного первосвященника, который, в соответствии с откровением, вёл бы род человеческий к жизни вечной, и со стороны императора, который, в соответствии с наставлениями философскими, направлял бы род человеческий к земному счастью.
Насилию способствует уступчивая воля потерпевшего.
