Опыт о неравенстве человеческих рас

2 августа, 2015
15 минут(ы) чтения

В сегодняшних людях можно было бы обнаружить достоинства, которых ему <прошлое> не достает. Но если напомнить обвинителям грандиозные тени героических эпох, что они ответят? Что возразят, если упрекнуть их в попрании религиозной веры, политической верности, культа долга? Если напомнить им, что они способны лишь пользоваться обносками знаний, основы которых заложили и объяснили предки; если к этому добавить, что античная добродетель сделалась мишенью для насмешек, что человек отдал свою энергию пару, что поэзия угасла, что её великие жрецы умерли, что высшие интересы превратились в самые мелочные расчёты — что они скажут в свое оправдание?
А ничего, кроме того, что все прекрасное, погрузившись в молчание, не погибло, что оно только спит; что все эпохи были свидетелями переходных периодов, когда жизнь борется со страданием и в конце концов выходит из этой борьбы торжествующей и цветущей, что, как когда-то на смену постаревшей Халдее пришла юная победительница Персия, на смену обветшавшей Греции — мужественный Рим, развратная власть Августа сменилась правлением благородных тевтонских князей, точно так же современные расы познают обновление.

Средние умы видят только внешние результаты.

Вынести трезвое суждение о человечестве может только суд истории

Неравенство рас, соперничество которых формирует нацию, исчерпывающим образом объясняет судьбы народов

Фанатизм, роскошь, дурные нравы и безверие не всегда приводят к падению того или иного общества.

Великий человек отличается сильным характером и настоящими добродетелями.

Качество правления не имеет отношения к долговечности народов.

Правление считается дурным, когда оно навязано извне.

Правление — дурное, если оно основано на завоевании.

Еще правление бывает дурным, когда в силу природы своих институтов оно прокладывает путь к антагонизму — либо между высшей властью и массами, либо между различными классами.

Особенно дурное правление случается, если его принцип становится порочным, вследствие чего происходит разрушение самой системы правления.

Ни один народ никогда бы не умер, ели бы состоял из одних и тех же национальных элементов.

Нашествия и поражения — это всего лишь досадные, но временные затруднения.

Некоторые способности, как это ни прискорбно, можно объяснить только наследственностью.

Все метисы стремятся влиться в ту ветвь своей генеалогии, которая представляется им наиболее почетной.

Ни одной человеческой расе не дано ни отказаться от своих инстинктов, ни забыть ту тропу, на которую их привел Господь.

Нужда есть матерь предприимчивости.

Правления не играют большой роли. Их выбор неразрывно связан с процветанием социального организма.

Нет на свете ни одного народа, в котором бы не сочетались два инстинкта: материальные потребности и духовная жизнь.

Понять все — значит все принять.

Группы, из которых состоит человечество, также отличаются друг от друга, как и различные виды животных в мире дикой природы.

Телосложение есть результат смешения крови.

Прекрасное есть абсолютная и необходимая идея, которая не может иметь факультативное приложение.

Дикари останутся дикарями, пока не исчезнут с лица земли.

Превосходство за преобладающим количеством.

Красота и совершенство языков далеко не всегда пропорциональны уровню цивилизованности.

Иерархия языков находится в строгом соответствии с иерархией рас.

Любая общность людей, пусть даже защищенная самыми совершенными общественными связями и отношениями, начинает разлагаться с первого дня своего образования и за всеми видимыми элементами жизни несет в себе принцип неизбежной смерти.

Каждый народ ждет участь тех, кто его составляет, что каждая нация виновна виной своих составных элементов, поэтому исчезнет так же, как исчезнут они

Нравственный упадок не обязательно является смертельным, т.к. из всех болезней, поражающих общество, он обладает способностью к быстрому излечению.

Нельзя утверждать что государства погибают от недостатка веры.

Политическая наука, самая высокая и тернистая из всех наук, настолько субъективна, что нельзя, положа руку на сердце, объяснять гибель народов плохим правлением.

Какая-то часть человечества изначально лишена способности к самоцивилизации даже в самой малой мере, поскольку неспособна подавить в себе естественное отвращение, которое человек, точно так же, как и животные, испытывает к «скрещиванию».

Там, где стерлись племенные различия, их место занимает инстинкт самоизоляции по национальному признаку, который настолько силен, что подавить его не в силах даже религиозная общность.

Касты, которые существовали, исчезли в тот момент, когда все люди, без различия в происхождении, усвоили науку пробиваться наверх и получать известность благодаря полезным открытиям или талантам. Но одновременно с этого дня нация, бывшая когда-то победительницей и активной цивилизующей силой, стала исчезать: ее кровь смешелась со всеми стекающимися к ней ручейками.

Судьба цивилизаций не имеет ничего общего со случайностью и не зависит от расклада карт; меч убивает только людей, и самые воинственные, самые опасные и удачливые нации, когда у них в сердце , в голове и в руках нет ничего, кроме бравады, стратегического искусства и военного везения, нет иного высшего инстинкта, в лучшем случае заканчивают тем, что учатся у побежденных, причем учатся плохо, как надо жить в мирной обстановке.

Когда большинство граждан государства почувствует, что у них в жилах течет смешанная кровь, это большинство превращает в универсальную и абсолютную истину идею о том, что все люди равны.

Если, с одной стороны, говорят, что все расы равны, а с другой, одни легкомысленны, другие сдержанны, одни склонны к накоплению, другие к расточительности, одним нравится воевать, другие берегут свою жизнь, значит, эти столь отличающиеся друг от друга нации должны иметь и различные судьбы. Самые сильные будут играть в трагедии этого мира роли царей и властителей. Слабые утешатся меньшим.

Политические институты имеют только два источника: либо они происходят изнутри нации, которая должна соблюдать их, либо они придумываются народом, который приносит их на территорию, оказавшуюся под его влиянием.

В любой независимой стране закон всегда исходит от народа; дело вовсе не в том, что народ может провозгласить его непосредственно, но поскольку хороший закон должен отвечать его убеждениям и взглядам, получается, что он и есть автор законов. Если на первый взгляд единственным творцом закона кажется какой-нибудь мудрый законодатель, то по зрелому размышлению становится ясно, что в силу своей мудрости досточтимый мэтр должен излагать свои положения под диктовку нации.

Раз нация появилась раньше закона, закон творит она сама, а он несет на себе ее печать, и только потом закон начинает влиять на нацию.

Одной из особенностей европейской цивилизации является ее нетерпимость — следствие осознания своей исключительности и силы. Она соседствует либо с упрямыми варварами, либо с другими цивилизациями. И к тем, и к другим она относится с почти одинаковым пренебрежением; она видит во всем, что отличается от нее, препятствие для своих завоеваний, поэтому требует от завоеванных народов полной трансформации.

Высшее для них <негров> удовольствие — лень; их высший разум заключается в жажде убийства.

Чего добился в этом жалком уголке земли еврейский народ? Я повторяю: народ, талантливый во всем, за что он брался, свободный, сильный, мудрый народ, который до того, как с оружием в руках утратил звание независимого, дал миру столько же врачей, сколько и торговцев.

Цивилизация — это не факт; это ряд, сцепление фактов, более или менее логически соединенных друг с другом и вызванных столкновением идей, зачастую довольно многочисленных , а идеи и факты непрерывно оплодотворяют друг друга.

Для каждого из нас самым развитым и благородным человеком будет тот, кто разделяет наши взгляды на обязанности правителей и подданных, тогда как несчастные, осмеливающие думать иначе, перейдут в категорию дикарей и варваров.

Как мало досуга оставляют самые счастливые периоды своим современникам, чтобы те могли предаваться умственным упражнениям, и какую нескончаемую борьбу приходится вести с природой и законами вселенной хотя бы для того, чтобы выжить.

Нашу цивилизацию можно сравнить с недолговечными островками, которые вытолкнуты на поверность моря подводными вулканами. Под действием разрушительных течений, лишенные силы, которая первоначально их поддерживала, они когда-нибудь развалятся, и торжествующие волны поглотят их обломки. Печальный конец, который до нас пережили многие благородные расы! Нет возможности избежать такой участи. Мудрость может лишь предвидеть, но не более того. Самая расчетливая осторожность не в силах поколебать незыблемые законы истории.

Причины же всех вещей, всех движений, всех событий и фактов — это вовсе не бесконечно малые силы, как об этом часто шутят, но, напротив, они настолько мощны, настолько велики по сравнению с нашей слабостью, что мы можем только догадываться о них.

Все, что отклоняется от естественного и нормального порядка, способно лишь заимствовать жизнь, но сохранять ее не может.

«Белыми» я называю людей, которых обычно причисляют к кавказской, семитской расам или расам Иафета. Черные — это хамиты; желтые — алтайцы, монголы, финны, татары. Это и есть три чистых и первородных элемента, из которых состоит человечество.

Самое большое разнообразие, т.е. максимально возможное неравенство составных частей в сочетании с самым полным единством их совокупности всегда служит мерой совершенства любого организма.

Даже сосчитав все планетарные системы, которые движутся в пространстве, станем ли мы ближе к этой бесконечности? Разве мы узнали о великих тайнах этого мира нечто такое, что не было известно древним? Мне представляется, что мы лишь изменили методы, которыми пользовались до нас, чтобы пробиться к тайне. Но мы не сделали ни одного шага вперед в окружающей нас тьме.

Мы идем другим путем. Мы употребляем наш разум на иные цели, иные исследоваания, отличные от целей и задач остальных цивилизованных групп человечества; но изменяя почву, мы не сумели сохранить плодородие земель, возделываемых до нас. Т.е. наши завоевания сопровождаются поражениями. Итак, налицо слабое утешение — вместо прогресса мы отклоняемся в сторону.

Состояние нашей цивилизации не свидетельствует о стремлении человечества к совершенствованию. Человек научился многим вещам и одновременно многие забыл. Он не прибавил ни одного чувства к ужеимевшимся, ни одного члена к своему телу, ни одно способности к своей душе. Он всего лишь перешел на другую сторону выпавшего на его долю круга, а сравнение его участи с участью многих видов птиц и насекомых не дает повода для утешительных мыслей относительно его счастливого будущего.

Может быть, инстинкт животных, ограниченный минимумом потребностей, делает их более счастливыыми, чем разум, с которым человечество появилось на земле во сто раз более уязвимым, чем остальные обитатели нашей планеты, более беззащитным перед лицом страданий и невзгод, вызываемых ветром, солнцем, снегом и дождем. О бедной человечество! Никогда ему неще не удавалось придумать свособ одеть и обуть всех на этом свет, спасти всех, без исключения, от голода и жажды. Разумеется, самый примитивный из дикарей гораздо более изобретателен, нежели животные, но животные знают то, что приносит им пользу, а нам это неведомо. Они этим дорожат, а мы нет, даже когда это приходит нам в голову. Их всегда защищает инстинкт, помогая им находить самое необходимое. И в то же время на земле живут толпы человеческих существ, которые испокон веков так и не сумели выбраться из состояния обреченности и нищеты. Что касается земного существоания, у нас не лучшие песпективы, чем у животных — перед нами горизонт, дти до которого дольше, но он также не беспределен.

По мере усвоения нового человек утрачивает уже усвоенное; потому что он не способен ничего приобрести в интеллектуальном отношении без того, чтобы ничего не потерять в плане физическом; а самое главное — он не в состоянии надолго удержать свои достижения.

Печатный станок есть средство, а не принцип. Когда он служит для распространения священных, здравых и спасительных идей, он приносит благотворные плоды и способствует цивилизации. Если же. напротив, состояние умов настолько низкое, что из печати не выходят ни философские, ни исторические, ни литературные произведения, способные питать гений нации, если продаждая печать служит лишь размножению грязных и вредоносных сочинений, плодов воспаленного ума, отравленных плодов сектантской теологии, безудержно либеральной политики, «либертинской» поэхии, то как и каким образом печатный станок может спасти цивилизацию?

Материальное благо всегда было лишь внешним придатком цивилизации и что не существовало общества, которое выжило исключительно потому, что оно знало способы быстрее передвигаться и хорошо одеваться.

Человеческий интеллект, постоянно колеблющийся, кратковременный в пространстве и времени, не отличающийся вездесущностью, возвеличивает то, чем овладевает, забывает то, что упускает из рук и, устремляясь дальше по кругу, границы которого ему не дано прорвать, оплодотворяет лишь какую-то часть своих временных владений, оставляя бесплодной другую. И всегда человек одновременно и превосходит своих предков и уступает им. Следовательно, человечество никогда не может превзойти самого себя; значит, не способно человечество к бесконечному совершенству.

Когда массы людей, не объединенные ни политической религией, ни твердыми социальными принципами, не имеют иной цели, кроме как выжить, цари за неимением лучшего, принимают всеобщую толерантность во всем и ограничивают свои полномочия требованием почтения к своему могуществу.

Человек считает прекрасным то, что становится легким для его понимания. Лишенный части богатств, он вдохновляется безжизненными останками действительности.
История — такая же наука, как и все остальные. Она включает в себя тысячи элементов, на вид разнородных, которые под многочисленными переплетениями скрывают или представляют в другом ракурсе исток, таящийся в самой глубине. Отбросить то, что смущает взгляд, — значит более четко увидеть оставшиеся куски картины, но тогда происходит искажение меры и относительной значимости частей целого и невозможно проникнуть в истинный смысл этого целого.
Чтобы избежать этого недостатка, надо взяться за решение задачи со всеми присущими ей трудностями. Если вначале ограничиться поиском главных источников предмета, мы обнаружим, что их всего три, и из них вытекают события и явления, достойные нашего внимания. Первый — деятельность отдельного человека, второй — создание политических центров, третий, самый главный, оживляющий два первых, — это способ социального существования. Теперь добавить к этим трем источникам движения и изменения фактор взаимопроникновения обществ, тогда мы получим общие контуры нашего предмета.

Именно смешению мы обязаны смягчением нравов, мыслей, верований и особенно усмирением страстей и наклонностей.

Если смешение в определенной степени благотворно для большей части человечества, поднимая ее на новую ступень и облагораживая его, это происходит только за счет того же человечества, потому что опускает и унижает его, вносит его плоть нервозность, оскорбляет его в самых благородных проявлениях; если даже допустить , что лучше превратить в посредственных людей мириады ничтожных существо чем сохранить расу принцев, чья кровь, поделенная по частям, обедненная, разжиженная, становится обесчещенным элементом подобной метаморфозы, не надо забывать то досадное обстоятельство, что процесс смешения не прекращается, что посредственности, созданные за счет всего лучшего, объединяются в новые посредственности и что из таких браков, все более и более деградирующих, рождается смесь, которая, наподобие Вавилонской башни, приводит к полному бессилию и заводит общество в безысходный тупик.

Постоянство типов внутри рас не подлежит никакому сомнению, и никакие изменения среды, какими бы глубокими и необратимыми они ни были, не в состоянии поколебать это постоянство до тех пор, пока не произойдет смешения одной ветви человеческого дерева с другой.

Причины же всех вещей, всех движений, всех событий и фактов — это вовсе не бесконечно малый силы, как об этом часто шутят, но, напротив, они настолько мощны, настолько велики по сравнению с нашей слабостью, что мы можем только догадываться о них.

Все, что отклоняется от естественного и нормального порядка, способно лишь заимствовать жизнь, но сохранять ее не может.

Самое большое разнообразие, т. е. максимально возможное неравенство составных частей в сочетании в самым полным единством их совокупности всегда служит мерой совершенства любого организма. В политическом смысле это состояние общества, в котором правящие классы, организованные в четкую иерархию, совершенно отличаются этнически от народных масс.

Критика предполагает классифицирование, а не приобретение.

Состояние нашей цивилизации не свидетельствует о стремлении человечества к совершенствованию. Человек научился многим вещам и одновременно многие забыл. Он не прибавил ни одного чувства к уже имевшимся, ни одного члена к своему телу, ни одной способности к своей душе. Он всего лишь перешел на другую сторону выпавшего на его долю круга, а сравнение его участи с участью многих видов птиц и насекомых не дает повода для утешительных мыслей относительно его счастливого будущего.

По мере усвоения нового человек утрачивает уже усвоенное; потому что он не способен ничего приобрести в интеллектуальном отношении без того, чтобы ничего не потерять в плане физическом; а самое главное — он не в состоянии надолго удержать свои достижения.

Всегда человек одновременно и превосходит своих предков и уступает им. Следовательно, человечество никогда не может превзойти самого себя; значит, не способно человечество к бесконечному совершенству.

Самое большое благо на свете — просвещенная душа.

Сущность языка тесно связана с формой мышления народа и с самого начала содержала в себе, пусть и в зародыше, все необходимые средства передачи самых различных характерных черт образа мысли.

Язык — это одна из самых деликатных и самых хрупких составных частей человеческой индивидуальности.

История существует только у белых народов. История возникает только из соприкосновения с белой расой.

Самые выдающиеся политические творения живут две сотни лет, а затем трансформируются или умирают.

У человечества есть более важные интересы, чем экономика.

Белый человек создан только для независимости и власти; он не должен подчиняться в своих действиях другим людям.

Единственная возможность добиться стабильности — это концентрация всей энергии населения. Поэтому неограниченные полномочия всегда сосредоточивались в руках одного человека.

Монархия — это единственная рациональная форма правления.

Для азиатских философов истинная мудрость заключается в том, чтобы подчиняться сильному, не противодействовать неизбежному, довольствоваться тем, что есть. Человек живет в своих мыслях или в своем сердце, он приходит на землю, подобно тени, проходит по ней равнодушно и покидает ее без сожаления.
Мыслители Запада не проповедуют такие истины своим ученикам. Они призывают их вкушать земное существование в полной мере и как можно дольше. Неприятие нищеты — вот первое положение их закона. Остерегаться безумств сердца и ума — главная максима; наслаждаться — первая и последняя заповедь.
Семитская философия делает из богатой земли пустыню, чьи пески, каждодневно наступая на плодородную почву, вместе с настоящим поглощают и будущее.
Противоположная ей арийская доктрина гласит: борозди землю плугами, а море кораблями, затем, в один прекрасный день, презрев разум с его призрачными радостями, сотвори рай здесь, на земле и в конце концов, сойди в нее.

До тех пор, пока белый народ ограничивается смешением с желтым элементом, он поневоле вовлекается в общий поток «женских» элементов и стремится только к преходящему.

Все народы храбрые в том смысле, что все они в равной мере способны противостоять трудностям и несчастьям и не жалеть жизни, чтобы защитить себя. Такая храбрость есть в любом народе, и не стоит считать ее признаком национальной энергии и тем более принимать ее за саму энергию. Кроме того, храбрость не является следствием энергии народа.

Смирение и долготерпение, согласие на второстепенную роль в новых государствах, создаваемых в результате завоеваний, трудолюбие – вот качества, благодаря которым славяне сохранили за собой право на свою землю, уступив верховенство.

Сегодня существует большая славянская империя – единственная, которая выдержала испытание временем, первый и уникальный памятник политическому разуму, истоки которого следует искать в варяжских, т. е. норманнских династиях. Однако это грандиозное сооружение является германским только в силу факта своего существования. Норманны не изменили характер своих подданных: они были слишком малочисленны, чтобы добиться такого результата. Они затерялись в массе местного населения, в котором татарские набеги в средние века постоянно усиливали дестабилизирующее влияние финской крови. Все это имело бы бесславный конец, если бы судьба не послала этой стране силу, которая возродила ее, и этой силы оказалось достаточно, чтобы нейтрализовать худшие качества славянского гения. Приход немецких князей, администраторов, генералов, профессоров, художников, ремесленников, появление англичан, французов, итальянцев медленно, но верно делали свое дело, трансформируя инстинкты местного населения и готовя его, помимо его желания, к тому, чтобы занять высокое положение в Европе. Все, что сегодня есть в России политически значимого, все, что сближает эту страну с германизированной цивилизацией, пришло извне.
Возможно, такая ситуация сохранится в течение более или менее продолжительного времени, но в сущности инертность, присущая местным жителям, осталась, и напрасно считают, что вендская раса представляет угрозу для Запада. Кое-кто, увидев, что у нее мало способностей к социальному совершенствованию, поспешили объявить ее юной и полной скрытых сил, которые еще не проявились. Однако это из области иллюзий. Славяне относятся к самым древним семействам, самым перемешанным и выродившимся, какие есть на земле. Они исчерпали свои возможности еще раньше кельтов. Норманны придали им чувство единства, которого они были лишены. И это чувство теряется по мере того, как впитывается скандинавская кровь, оно поддерживается только за счет новых притоков, однако они не в состоянии дать своим ученикам то, чего у тех никогда не было.

Все народы по мере возможности освобождаются от своих самобытных элементов и сближаются.

Две низшие разновидности человечества, черная раса и желтая раса, являются грубой основой — хлопком и шерстью, — в которую второстепенные группы белой расы вплетают шелковые нити, тогда как арийское семейство, перетекая тонкими ручейками из поколения в поколение, накладывает на поверхность ткани свои арабески из серебра и золота.

Американских англосаксов ждет такое же будущее. Либо благодаря силе, либо за счет социального влияния североамериканцы должны распространить свой образ жизни на весь новый континент. Но кто или что может их остановить? Разве что их собственная раздробленность, если она проявится слишком рано. Кроме этой опасности, им нечего бояться.
Соединенные Штаты Америки — не первое государство на земле, пропитанное духом коммерции. Его предшественники не оставили никаких признаков возрождения расы, из которой они вышли.
Карфаген пережил блеск и расцвет, какого вряд ли достигнет Нью-Йорк. Карфаген был богат и велик. В его руках находилось северное побережье Африки и большая территория в глубине континента. Его основа была более благородной, чем переселенцы-пуритане из Англии, потому что она состояла из остатков самых чистых семейств Ханаана. Карфаген завладел всем, что потеряли Тир и Си-дон. Однако Карфаген ничего не прибавил к семитской цивилизации и не уберег ее от упадка.
Константинополю предрекали затмить собой все, что было в настоящем и прошлом, и преобразовать будущее. Имея самое благоприятное географическое положение и земли, самые плодородные в империи Константина, он имел все возможности для беспрепятственного развития и прогресса. Он был населен грамотными людьми, он владел огромными богатствами, он был знаком со всеми достижениями промышленности и торговли в Европе, Азии и Африке — словом, у него не было соперников. И он ничего не создал, не излечил ни одну из социальных болезней, скопившихся за долгие века в римской вселенной, из среды его населения не вышла ни одна живительная идея. Так что не стоит ожидать, что более счастливыми в этом смысле окажутся Соединенные Штаты Америки, имеющие более вульгарное население, чем в Карфагене.
Весь опыт прошлого доказывает, что собрание истощенных этнических принципов не может привести к обновлению. Более того, было бы опрометчиво ожидать, что эта республика Нового Света сможет завоевать окружающие ее страны. То есть маловероятно, что она может сравниться с успехом семитского Рима. Что касается обновления человеческого общества и создания более высокой, или хотя бы другой, цивилизации, что, впрочем, одно и то же, это возможно только при наличии относительно молодой и чистой расы. В Америке ее нет. Все усилия этой страны ограничиваются развитием некоторых сторон европейской культуры, причем не всегда самых лучших, и копированием остального мира 2). Это нация, считающая себя молодой, на самом деле — старый европейский народ. Во время долгого и тяжелого путешествия на новую родину океанский воздух не сделал переселенцев моложе. Какими они отплыли из старой Европы, такими и приплыли на новую землю. Простое перемещение с одного места на другое не возрождает полуистощенные расы.

Нет ничего более впечатляющего, чем зрелище борьбы человека с сами собой.

Человек действует только в узкой сфере. Даже самый могущественный из людей, самый просвещенный и энергичный, может протянуть свою руку на ограниченное расстояние.
… великие люди не всемогущи. Эти люди умеют соразмерять то, что они сделали, с тем, что они хотели сделать. Им известно, что их власть не может распространиться даже на один континент, что даже в своих дворцах они не могут жить так, как им бы хотелось, что если их вмешательство замедляет или ускоряет ход событий, то это похоже на то, как ребенок пытается запрудить ручей, но не может помешать его течению.

Народ в своей коллективной совокупности, в своих многочисленных проявлениях и функциях, представляет собой реальное существо, сосредоточенное в одном теле. Его власть сильнее и одновременно она менее надежна и длительна, поскольку она скорее инстинктивна, чем осознанна, более негативна, чем утвердительна, и во всех случаях она менее непосредственна, чем власть отдельных людей. … в нем живет органичная слабость, происходящая от несовершенства его личности.

Народ всегда нуждается в человеке, который понимает его волю, истолковывает ее и показывает, куда надо идти. Если человек ошибается, народ восстает, а затем покорно идет за другим, который не ошибается.

Во многих случаях, когда властитель видит путь, угодный подданным, не его вина, если у подданных недостает сил, чтобы проделать этот путь.

Будем считать, что конечная цель трудов и страданий, радостей и побед человечества состоит в том, чтобы в один прекрасный день прийти к абсолютному единству.

Религия не обещает нам вечной жизни, а наука учит, что у нас когда-то было начало, и убеждает, что будет и конец. Так что не стоит ни удивляться, ни тревожиться этому непреложному факту. Печальна не мысль о конце — печально сознание того, что мы придем к нему в столь жалком состоянии, и возможно, даже эта участь, уготованная нашим потомкам, оставила бы нас равнодушными, если бы не тайный ужас от того, что судьба уже тянет к нам свои безжалостные руки.

Именно Океании принадлежит честь дать миру самые деградированные, самые уродливые и отталкивающие образчики, представляющие собой переходный этап между человеком и элементарным животным.

Естественная история человека

Нужда есть матерь предприимчивости.

Денис Сергеевич Басковский

Философ, изобретатель и поэт.

Добавить комментарий Отменить ответ

Предыдущая статья

Рибофанк

Следующая статья

К новой свободе

Exit mobile version